17. Скелеты в Сокольниках

А в какой-то день, это была предпоследняя встерча с Сашей, наверное, мы сначала ехали с Камиллой от её дома на Войковской в раздолбанной пятиэтажке с сумасшедшими травмированными родственниками, в район Сокольников - это было наше с ней место силы, что-то нас завораживало в этих кирпичных небольших домах и двориках между ними. Саша названивал ей и умолял поговорить со мной, образумить меня, чтобы я перестала причинять ему такую боль, убедить меня, что мы должны быть вместе, ибо я нужна ему. Рассказал ей, что у него ко мне сильные чувства, что я сука, но я стремилась к нему, стремилась исправиться, вырасти и стать другим человеком во имя настоящих ЧУВСТВ, что нельзя вот так убивать то, что было по-настоящему, ради каких-то сиюминутных хотелок. Подруга же отвечала ему: "Представь, что ты выращиваешь цветок. Ты же не будешь тянуть его за стебель, чтобы он быстрее вырос? Ты будешь заботиться о нём, поливать его, подкармливать. Но в случае с Аней ты именно тянешь её за стебель, чтобы она скорее выросла, но этим ты её только ломаешь».
Со мной, припоминаю, тоже велись беседы, упрашивания, уговоры, попытки приказать в надежде, что я, как раньше, безвольно подчинюсь им: «И это не обсуждается» - уже с отчаянием в голосе, а не с уверенностью произносил он. Но также уверенным тоном говорил: «Я всё понял, что это в тебе было, но я чувствую в тебе есть то, что нам нужно обоим», - или что-то в этом духе, но только в его не отягощённом сомнениями и рефлексией стиле. «Я в своей жизни только двум женщинам сказал «люблю», но я уже готов и тебе это сказать» (но не сказал). «Ты понимаешь, что я готов все свои эти съемки, весь этот успех положить на алтарь наших отношений?» Но я не хотела от него жертв. Я хотела свободы – и для себя, и для него. Я хотела быть вместе с человеком, но иметь возможность жить, дышать, меняться, а не зарываться в нём.
Во время прогулки с Камой он снова звонил мне. А я веселилась, чертя палкой что-то на песке у лавочки, на которой мы с подругой присели отдохнуть. «Ах тебе весело, да? В то время, как я…» Тогда я уже была и вправду невозмутима и больше не поддавалась на манипуляции и эмоциональный шантаж. Меня забавляла опасность, которая исходила от него, но где-то внутри я говорила себе: «Надо быть аккуратнее и всё-таки нащупать берега, чтобы какой-то очередной беспощадный поток волны не смыл меня в открытый океан или не разбил головой о скалы».
Через какое-то время мы встретились с ним у метро Сокольники, прямо в стеклянных дверях на выходе из подземелья, откуда он вышел и тут же ударил меня по лицу у проходящей толпы на глазах. Сейчас, когда пишу это, сердце бьётся так сильно и плечи напрягаются так, что раскалывается голова, я встаю и хожу по квартире, закатывая глаза кверху, вздыхая и выдыхая с воплем раздражения и презрения. Но тогда я этого не чувствовала. Ко мне подошёл мужчина и спросил: «Девушка, вам помочь?» Я ответила весело: «Нет, всё в порядке, это у нас игра такая!» И мужчина шёл дальше по своим делам. Даже если бы мне нужна была помощь (хотя она мне, конечно, была нужна), я бы не решилась её попросить, потому что не умею просить, не умею принимать, я боюсь напрягать людей, чтобы потом им быть обязанной и чувствовать себя неловко, что своим поведением заставила людей отвлечься от их важных дел.
Что было дальше – не помню. Но потом помню другой фрагмент, это уже был другой день, когда мы снова гуляли с Камиллой в Сокольниках, он понял, что мы там, и поехал туда искать нас. Нам стало очень страшно, по-настоящему. В голове мелькало что-то вроде «не достанься же ты никому», а также всякие истории, которыми тогда пугали СМИ про женщин фотомоделей, облитых кислотой их поклонниками из ревности. Мы бежали в сторону Красносельской, я помню мост вдоль автострады, на котором мы остановились отдышаться. Он тогда сообщил то ли по телефону Камилле, то ли в смс, что едет к моей маме. И дальше я не помню, как я вернулась домой, спускалась ли мама меня встретить, или она сказала после разговора с ним: «Приезжай, не бойся», но всё было в порядке.
Мама рассказала, что он сказал ей такую фразу: «Ваша дочь не красавица». И потом продолжал, конечно: «но она мне стала дорога, по-настоящему дорога», но мама дальше «Ваша дочь - не красавица» уже ничего не слушала, была оскорблена до глубины души и сорвалась на Саше криками конкретно так, что он уехал с поджатым хвостом.
В его дневнике в то время были такие посты:
- Сделал шаг на встречу миру и доброте, пусть маленикий, незначительный - но он сделан...
- к чему бы это все 🙂
- к пустому....
для кого это было сделано это тому человеку не нужно - это только потешело его самолюбие и эгоизм
и придало мнимой значимости...
- ну и дурак этот человек...
- она так не считает - она радуется и потешается... тешит свои амбиции сейчас
дура она только в том что до нее не доходит что это мнимые ценности, а она радуется этому...
- мне её жалко... лет через 15 она поймет как горько себя обманывала.. но будет поздно!
- не знаю не факт... возможно будет считать что поступила правильно...
но то уже ни чего ни когда не поменяет...
Мне уже не хотелось, как раньше, отвечать на эти комментарии, но я получала удовольствие от того, как читаю их и больше не ведусь на эмоции. Каждая минута молчания моего, игнорирования провокаций утверждали мою уверенность в себе и в том, что я всё правильно делаю и что я свободный человек. А он пуст и слаб, он уязвим перед моим молчанием.