Где грань
Не помню, сколько дней прошло с начала нашего знакомства с Денисом Дау. Мне, кстати, в отделе К уже выдали огромный тёплый крупной вязки свитер цвета грязи, потому что был толи конец лета, толи начало осени. И как-то в первой половине дня приходит ко мне Вера, спросила про мои отношения с Денисом. Я сказала, что мне он очень нравится, что это мой духовный родственник. Вера начала гнуть линию, что надо нам с ним заняться сексом на камеру. «Он же тебе нравится! Если у вас сложатся отношения, ты будешь уже не домработница. Соблазни его». Или что-то вроде того. Я спросила, а хочет ли сам Денис этого, а потом обещала, что попробую. Мне стало это интересно, хотя до этого разговора я вообще не думала в этом направлении. К тому же, я так истосковалась по «чёрным ангелам», мне хотелось снова засветиться перед камерой Юргеса без барьеров в виде платьев Норы, без этого всего карнавала, обезличивающего меня и заставляющего действовать по чужим правилам, хотелось быть настоящей в кадре. В течение дня произошёл разговор и с самим Денисом. Мы говорили с ним и поняли, что с нами обоими вёлся такой разговор. Посмеялись над ними и спросили друг друга: «Ну что, попробуем?» И решили попробовать. А вечером, перед съемкой я оказалась в студии рядом с Ильёй, не помню, зачем. При нём Вера мне сказала: «Эротические сцены видят только операторы, Илья и я, а сцены секса видят только операторы». Я сказала «хорошо». Илья взял меня за руку. Я вздрогнула и отстранилась слегка. Но руку не отдёрнула. Одновременно со страхом, я чувствовала от Ильи какой-то магнетизм, волшебство. Это длилось всего несколько секунд.
Первая съемочная ночь не сложилась в плане секса. Мы были очень смущены перед камерами. Но получилось очень весело. Как два сиамских близнеца, которые ужасаются присутствием друг друга, но не могут разделиться, мы лежали на моей ужасной кровати на колючем одеяле (покрывало, наверное, специально убрали реквизиторы) и в основном хохотали. Я импровизировала и изобретала на ходу историю, как я хочу, чтобы мы стали мужем и женой. Дениса это и пугало, и смешило.
На следующий день, я мою посуду, и Нора вдруг поинтересовалась, ревнивый ли я человек. Я сказала с гордостью, что если мне нравится тот человек, который нравится тому, кто нравится мне, то я не приревную, а только порадуюсь за обоих. Она выразила какое-то радостное понимание и сказала, что она такая же. И на следующий день она увела у меня его, прямо перед камерой, в присутствии чёрных ангелов. Это было в комнате её сына, уже моего любовника, она застала нас на его большой роскошной удобной кровати, строго дала мне какое-то поручение. Я просто молча оделась и вышла, пока Нора уже вовсю делала свои дела с Денисом, ничего не смущаясь, в отличие от меня. Я не понимаю, почему она это сделала. Видимо, так захотел Илья, чтобы получилась античная история про Эдипа, перенесённая на Институт. А ещё кто-то из ассистенток режиссёра сказал мне после этого, что вообще-то не планировалась сцена со мной, мол что я тут делала, хотя до этого говорили, что планировалась, а теперь говорят, что не сейчас. Мне было неловко и обидно, я потом пыталась выбросить из головы этот момент.
После этого, наверное уже в другой день, была всё-таки натуральная сцена с нами, и снова в моей комнате, на моей пружинистой маленькой кровати, всё в этот раз получилось, и чёрные ангелы нависали над нами с камерой и пушистым посохом-микрофоном.
Меня очень смешил тот факт, что в отделе К в начале съемочного блока мне долго подшивали к платьям всякие провода для того, чтобы потом подсоединить туда микрофон, когда должна происходить «фиксация», а когда она происходила, платья, в основном, я снимала. Но недавно узнала из интервью Ильи, что весь записанный звук они тоже сохранили и даже перевели в тексты, которые собираются опубликовать.
А потом была сцена, где мы вместе с Норой едим арбуз, который до этого мы с Колей (я уже знала, что Дениса в жизни зовут Николай) купили на харьковском рынке. В это утро он был ужасно раздражён на Нору, она же проявляла к нему токсичную лицемерную материнскую заботу. Когда мы вышли на свободу – в город Харьков, он долго со мной делился своими ощущениями от Норы, от её поступков и слов, какие они пошлые. А на рынке нам было весело. Коля не стеснялся продавцов, в отличие от меня, и спрашивал всех и вся своим артистичным звонким голосом: «А вы знаете, кто такой Хржановский Илья Андреевич?» Я заливалась краской и готова была провалиться, но одновременно ощущала и гордость, в том числе за то, что я рядом с таким ярким светящимся мальчиком. Коля мне очень помогал, таскал закупки до машины, а потом от машины до студии и мне было так приятно! Кстати, мы были одеты в наши костюмы 1966 года, Коля был в бежевых брюках и стильном зелёном пиджаке, а я в чёрном платье с белыми мелкими цветами. Я не ревновала, или заглушила свою ревность, или просто не видела повода для неё.
Уже в Институте, когда мы целовались, он сравнивал наши поцелуи с музыкой Эрика Сати. Тогда Gnossiennes периодически звучали ночью по радио во всём Институте, когда не было съемок. А сам Денис-Коля старался вывести меня «в контору»-студию и дать послушать свои классические и авангардные произведения, которыми я восхищалась, и восхищалась им самим, его огнём творчества, идущим из души. Если же мы должны были быть в Д2, то там он сочинял и исполнял новую музыку, или исполнял классическую музыку (например «Венгерские танцы» Брамса), а также писал стихи (помню строку из них «Разденься, покажи свои цветы»). Однажды он ходил куда-то в лаборатории Института, пришёл светящийся какими-то идеями экспериментов. В частности, рассказал мне про эксперимент Милгрэма, где одни люди мучают других людей, а экспериментаторы проверяют, насколько первые готовы далеко зайти в том, чтобы усиливать боль и мучения вторых. Неспроста Илья меня как-то попросил рассказать Денису о своих наклонностях. Я потом подумала: «Ты совсем ебанулся, зачем мне этого прекрасного ангела втягивать в эту грязь?»
Ходил Денис и в Д1, и в буфет, где его стихи с упоением слушала превращённая в противную советскую тётку Виктория, тогда как я не могла туда пойти, тут же меня спрашивали, как так я бросила старика Дау одного без присмотра. Наши отношения с Колей тогда ещё не были испорчены, несмотря на сцену с Норой. Я была влюблена в него. Влюблена не просто в талант или родственную душу, а влюблена уже как девушка в юношу. И спать с какого-то момента я начала уже не одна на своей кровати в комнате прислуги, а с Денисом на его огромной. Нору это раздражало, но пока Денис меня защищал, она держалась. Напомню, что Нора – это персонаж. И неизвестно, где чувства персонажа на сцене, а где настоящие чувства актрисы Радмилы, играющей Нору. Я и сама не обязана была открывать свои чувства, думаю, я могла играть, притворяться, выдумывать о себе всё, что угодно. Но у меня не получалось, или я не решалась. Я боялась быть неестественной. Поэтому жила, как жила, ничего не изображая.
Когда входишь или выходишь из Института, в контрольно-пропускном пункте необходимо поставить свою подпись. И я стала подписываться «Анна Дау». Не помню, было ли мне что-то за это. Но я и так всё время была наказана – моё тело протестовало. На руках от бесконечного мытья посуды и неконтролируемого поедания овсяных печений и конфет «Белочка» выступил диатез, пришлось что-то придумывать с перчатками и кремами в отделе Г. И однажды, когда пришли математики и их подруги пить чай, мне нужно было перемыть гору чашек и блюдец, у меня случилась небольшая истерика. Денис сказал, что он за меня помоет посуду и помыл. А потом катал меня на «папиной» коляске. Сразу же пришла «фиксация» к нам откуда-то, а я радовалась чёрным ангелам. Я не обращала внимания на них, но всегда с радостью и теплом внутри ощущала их присутствие и внимание к себе. Они для меня были действительно ангелами, как в фильме «Небо над Берлином», который я посмотрела 7 лет спустя. Только они меня понимали, как будто, и смотрели на меня не предвзято, презрительно и равнодушно, а с интересом и любовью.
А как-то в студии я познакомилась с ещё одним интересным одиозным человеком. Это было ещё до появления Дениса в моей жизни. Я проходила зачем-то по студии, где сидело много народу за большим общим столом, в том числе Илья. Он подозвал меня к себе и представил фотографа Бориса Михаилова. Это, я вспомнила, происходило после того, как я разозлилась на дворников, которые не собирались нести воду в Д2, я в слезах дошла до студии и стала узнавать, где там берётся вода. И пока я проходила второй этаж, меня и подозвал к себе Илья. Слёзы я тогда уже вытерла, но расстройство и готовность взорваться в любой момент истерикой ещё остались на моём лице. После слов Ильи «Сделай всё, что он захочет» эти чувства сменились удивлением, потому что я знала, кто такой Борис Михайлов, вернее о его скандальном творчестве, что он снимает бездомных людей, в том числе голыми, и что у него много выставок в разных странах. Я ждала потом Бориса Михайлова, что он придёт поснимать меня, но так и не дождалась. Но с Денисом он нас поснимал как-то, одетых.
Надо сказать пару слов о старике Дау. Интересно, что я ничего о нём не написала в этом посте. Я должна была водить его в контору, чтобы и над ним поработали гримёры, в том числе прилепили нос, как у Теодора. Несколько раз мы ходили пешком, он передвигался очень медленно с палочкой из-за больной ноги и полуслепоты. И нужно было, чтобы он не врезался в какие-нибудь каменные ступеньки, следить за этим и направлять его. Он взмолился, что ему тяжело ходить на такие расстояния (а декорация нехилая такая по длине), и нас стали возить на машинах с ним (аутентичных, конечно), я договаривалась с водителями заранее, чтобы нас встретили и довезли. Когда с нами жил Денис, он помогал мне в этом и с удовольствием общался с «папой».
Надо упомянуть, что когда у нас в гостях были молодые математики, включая Эдика, камеры тоже снимали. В частности, они сняли эпизод в комнате с Дау на кровати. К нему подходит поздороваться и познакомиться Эдик и задаёт такой вопрос: «На какие жертвы готовы пойти Вы ради науки?» Во мне эта фраза отражается фразой, как будто произнесенная голосом Ильи Хржановского: «На какие жертвы Вы готовы пойти ради искусства? Где грань?»