Течение

До «тюрьмы» я познакомилась с Викой. Когда я ещё подолгу сидела в студии и не жила в Институте, я часто видела стремительно проходящую туда-сюда высокую, статную, необычайной красоты нимфу. Явно, что ходила она общаться с Ильёй, и это было нескончаемое количество раз. Вика высокая, стройная, с артистичной походкой, со светлыми волосами, как у Мерлин Монро, а брови и ресницы у неё разных цветов, над одним глазом чёрные, над другим белые. Когда она была не накрашена, я восхищаюсь ей безмерно и всегда мечтала поснимать её без косметики. Говорили, что в жизни она балерина и только что приехала, чтобы поучаствовать в съемках. Её сделали буфетчицей. И когда я первый раз пришла в институтский буфет уже в своём синем мешкообразном платье, она уже работала там вовсю. Я попросила накормить меня чем-нибудь. Она вздохнула, потом обратилась на кухню к поварам и спросила: «Ваня, у нас, кажется, остался позавчерашний суп, налей, пожалуйста девушке». Или что-то вроде того. И в это же время приходит то ли гость, то ли видный сотрудник Института, и к нему она отнеслась совсем по-другому, настояла, чтобы повара приготовили что-то свежайшее и вкусное, не помню, что именно. Мне стало не по-детски обидно. Но тут же учёный Алексей Блинов угощает меня персиком, как-то подбадривает, и мне становится не так обидно.

А потом была «фиксация» (киносъемка), где были Нора и Дау в своей квартире, я и Катя (это было ещё до того, как она ушла со слезами навсегда). Дау подарил нам духи и кольца, попытался взбодрить,  попросил ходить в красивых сорочках по дому, а не в этих мешках, и приказал накрыть ему у себя в комнате, потому что скоро к нему придёт гостья. Я была заинтригована, что же это за гостья. Через недолгое время пришла Виктория в красивом цветастом платье, изрядно контрастирующем с окружающим нас мёртвым «совком». Они уединились у него в комнате, а Нора куда-то ушла. Катя тоже была непонятно где. Я легла на софу. Вспомнила все свои обиды, вспомнила недавнюю смерть любимого кота. И заплакала. Тут же пришла ко мне «фиксация». Поснимали, как я реву недолго. Дау с Викторией продолжали проводить время у него в комнате, я даже ходила тихонько подсмотреть, чем они занимаются. Тогда они просто сидели и разговаривали, но Виктория уже была без своего красивого платья, сидела в сорочке и с душевным видом общалась с Дау. Настолько что-то тёплое, человечное, а не кукольное, чувствовалось в их общении, что мне стало стыдно, что я подглядела, я почувствовала себя ещё ущербнее, чем раньше. Дальше, если смотреть в мои воспоминания, я обнаруживаю себя на кровати у Дау, делающую массаж Виктории (и украдкой Дау, ведь «я его люблю») рядом с Катей, делающей массаж Дау. Потом Дау и Вика, не стесняясь, ходили нагими по квартире, Дау постоянно принимал душ и требовал этого от всех. На душе было тоскливо, я чувствовала себя отчуждённой и бездарной, неспособной поучаствовать во всём этом течении жизни.

Впрочем, ненадолго мою тоску развеяла Виктория. Она проявила ко мне внимание, предложила посидеть с ней и выпить вина. Мы сидели где-то рядом с кроватью Дау, пили и задушевно общались. Меня тронуло внимание Виктории. Я даже не запомнила, снималось это, или нет.

Потом ещё помню, когда Виктории и Екатерины уже не было, остались только мы втроём – Дау, Нора и я. Дау требовал от меня, чтобы я развеселила Нору, ведь я именно её домработница: «Подойди к ней с этим зеркалом, поднеси его к её лицу, чтобы показать, какая она красивая». Я потом видела эти сцены в Париже на небольшом экране в ту ночь, когда засела в кабинке со всем цифровым материалом этого проекта. Со стороны это выглядит довольно эротично и интригующе: хрупкая, почти обнаженная горничная, от которой чего-то ждут её работодатели. Но непонятно, зачем это всё. После этих всех сцен я легла спать на своей металлической пружинной кровати в комнате с гардеробом Норы, и мне снилось, как меня «фиксирует» большая камера Юргена. А может и не совсем снилось, кто знает… Проснувшись, я увидела, что солнце уже вовсю палит, и услышала шаги по крупному гравию двух охраняющих покой Института, немолодых, но высоких и статных мужчин. Я почувствовала негу от того, что я защищена, что не надо ничего предпринимать, никаких сложных решений принимать, и поспала ещё.

А потом было ещё кое-что. Нора и Дау свалили в отпуска, а на их место приехал учёный Никита со своим семейством. Мне много раз, когда был Никита, звонила Инна и говорила: «Ань, иди, пожалуйста, в контору». И я многие ночи проводила на студии, ожидая, когда же мне разрешат, наконец, вернуться в мою кровать, к которой я уже привыкла. Как-то меня попросили из конторы прийти в Д2, что-то сказать Никите. Я зашла и обнаружила в гостиной Никиту и Зою (не его жену), собравшихся заняться любовью, и это всё снималось. Возможно, я могла что-то интересное придумать, чтобы создать в кадре экшн, но моя фантазия дремала в ту ночь. Да и играть я не умею, только проживать. Если что-то не соответствует моему внутреннему ощущению, то я туда не иду, ибо ненавижу наигранность. Так что в этот раз подстрекательство на игру не удалась.

Также после тюрьмы приезжали мои родители. Они тогда ехали в Крым на машине и решили заехать посмотреть, чем тут занимается их дочка. Инна перед их приездом спросила: «Ну что, рассказать твоей маме, что ты сидела в тюрьме?» Я ответила: «Ни в коем случае, она мне мозг вынесет». Родители были вполне удовлетворены, глядя на все эти художественные эскизы и бесконечные картинки людей в исторических костюмах, висящие на стенах на 1-м этаже студии, множество самих костюмов в отделе К, на гримёрные, реквизитные, а также на молодых творческих увлеченных людей, работающих на 2-м этаже студии. Переодеваться, чтобы посмотреть декорацию, они не стали, спешили поехать дальше. Они больше не волновались за меня. К тому же потом, когда они уехали, "Дау" Хржановского подало им знак и в Крыму. Там на солнечном пляже они познакомились и разговорились с какими-то людьми их возраста и это оказались родители Кати - девушки Ильи Хржановского, с которой он познакомился на "Дау", которая у него работала.

А мы с Викой в те дни штурмовали бухгалтерию, чтобы нам выдали хотя бы небольшой аванс. В тот раз это далось нам относительно легко. И ещё через недолгое время я сообщила Вере, что хочу в отпуск (съемочный блок 1956 года закончился тогда). Она сказала, что поговорит с Ильёй, и уже скоро я мчалась в Москву, а там и в деревню на несколько дней, где хорошенько освежилась.