Мешок картошки
Разговора с Ильёй я не дождалась, меня увезли домой, но я надеялась, что мы ещё пообщаемся. Мне очень тогда этого хотелось. На съемной харьковской квартире я думала поспать хорошенько, ведь я не спала уже почти сутки, но уснуть не смогла. Сна ни в одном глазу, я в эйфории всё проживала заново и описывала у себя в дневнике, воспроизводя по датам всю последовательность событий, что было, в какой день, начиная с моего приезда в Харьков.
Следующие съемки не заставили себя ждать, а разговора с Ильёй так и не состоялось. Меня это обескураживало, но сама я не решалась к нему подойти и заговорить с ним, всё время были какие-то бега на студии, где атмосфера была такова: происходит что-то серьёзное, творится что-то Великое, а ты тут со своими капризами, девочка, хочешь отвлекать серьёзных людей со своими нелепыми вопросами?
Итак, Катю приняли на работу к Дау в качестве домработницы, меня же решили сделать домработницей Норы. Меня просто поставили перед фактом, хотя мы ещё не были знакомы ни с Норой (это персонаж), ни с Радмилой (так зовут актрису на самом деле). А Настя поступила на работу к Алексею Трифонову в качестве секретаря. Нас с Настей и Катей одели, нагримировали, сделали прически. Мне уже выдали не сиреневое платье (которое, впрочем, всё равно висело в костюмерной и ждало своего часа для меня), а какое-то уебанское тёмно-синее шерстяное, со сдавливающим шею воротником, а также какие-то белые приблуды к нему (воротник и фартук), подчёркивающие, что я домработница. Надевая всё это, я больше не чувствовала себя свободным человеком, сделавшим свой выбор и уважающим себя. Я чувствовала себя тряпичной куклой, марионеткой в чужих руках, выполняющей чужую волю. Ещё нам выдали бритвы металлические, в которые вставляются лезвия вручную, а также запасное лезвие.
В этот вечер мы с Катей пришли жить и работать в Институт. Хотя я всё-таки уезжала потом, не помню для чего. Пока я уезжала, между Катей и Дау что-то происходило, кажется, поэтому меня отправили. А пока я не уехала, Дау пообщался с нами, сообщив, что очень хочет, чтобы не было иерархии, а чтобы все чувствовали себя свободными и делали, что хотели, и друг друга поддерживали, чтобы мы не ходили в форме по дому, а порхали в красивых сорочках, почти обнаженные. То есть его линия была противопоставлена той тоталитарной, которая витала в Институте, да и в студии. Ещё он сказал, что его друг позволил себе слишком многое, он врун и хитрец тот ещё, но не принимайте это близко к сердцу, он очень хороший человек и замечательный друг.
Затем дал всем задание «побриться». В своей свободной жизни я всегда любила экспериментировать с такими вещами, я же арт-ню модель. Я либо обривала всё наголо, либо отращивала всё, и подмышки, и лобок, а потом снималась. Этакая эстетика естественности. И тогда, поскольку я собиралась играть в фильме про 50-е годы прошлого века, я давно перестала что-либо брить, включая ноги и подмышки. Тогда с нами на съемках уже присутствовала Нора, она же Радмила, собственно там мы и познакомились. Она не возражала Дау по поводу его взглядов на иерархию, вернее её отсутствие в доме, а в его отсутствие давала разгуляться своему командному тону. Но в тот день от неё веяло таким теплом, потому что после слухов различных, ходящих среди разных людей, присутствующих на проекте, не приближённых к режиссёру, мне стало жутко от всего этого, что-то мерзкое во всём этом ощущалось. Например, ходили слухи, что камеры есть повсюду, а прослушивающие устройства не только вшиваются в одежду тем, кого планируют сегодня снимать, но и висят в различных закромах декораций. Или, например, ходил слух, как рабочие любовались обнаженной Норой, пока она мылась в ванной, зеркало которой отражает только в одну сторону, а с другой стороны оно как прозрачное стекло, через которое видно тот или иной участок декорации. А за этими зеркалами находится плэйбэк. «Вы же видели такую чёрную дверь, которая не ведёт ни в какое помещение квартиры, она всегда закрыта, за ней и находится плэйбэк, и из неё потом выходил Илья, я видела», - говорила Катя. А ещё ходил слух, что Илья для того, чтобы вызвать чрезмерно сильную правдоподобную эмоцию у одной девушки, заказал сделать манекен её подруги, как будто та повесилась. И у той случилась истерика, она покинула проект. Поэтому, когда я увидела невозмутимую живую Нору, для которой всё происходящее было естественным, я расслабилась.
Все сделали то, что сказал сделать Дау, и я сделала. Там можно было импровизировать как угодно, никто не говорил, что вот надо это обязательно сделать, а этого не надо делать, хоть и давались какие-то задачи время от времени. На какое-то время я должна была уйти из декораций (в таком случае я слышала по телефону обидное указание «Аня, идите, пожалуйста, в контору»), я даже уехала домой уже в современном мире в квартиру и легла спать. Не успела я уснуть, как звонит Инна и говорит: «Аня, ты нужна, сейчас за тобой приедет машина».
Перед тем, как я снова вошла в декорации, режиссёры мне сказали зайти в буфет и захватить авоську с продуктами, потом зайти к Дау и сказать: «Я пришла вас порадовать». Из этого ничего не вышло у меня, энергии во всём этом никакой не было, я не жила, я изображала чёрт знает что. Впрочем, когда я вошла с авоськой с какими-то апельсинами и ещё чем-то, я застала такую странную сцену: Катя с абсолютно растрёпанными волосами истошно плачет, а Теодор пытается её успокоить, всё это снимают. Я спрашиваю: «Кать, почему ты плачешь?» Но она ничего не отвечает, махает рукой и постепенно уходит, переодевшись обратно в форму домработницы, похожую на мою. После этого я её 7,5 лет не видела, а увидела только на премьере проекта Дау в Париже, я не узнала ту прежнюю Катю, это была высокомерная уверенная в себе успешная женщина, работающая актрисой в Электротеатре в Москве, требующая выписать ей билеты на концерт Курентзиса в Москве. Но тогда она ушла совершенно в расстроенных чувствах и я её больше не видела и не слышала о ней долгое время. А потом собрался и пошёл «в контору» и Теодор. Я импровизировала и помогала ему одеться, изображая из себя какую-то услужливую дурочку (до сих пор противно вспоминать), держа в голове задание «порадовать», а потом обняла его, типа успокоить. Фу, сама себе ужасна. Он же на это никак не реагировал, а раздраженный вышёл из Д2, я стояла в проёме двери и смотрела ему вслед. Тут меня вежливо потеснила Нора, потому что тоже хотела посмотреть ему вслед, а может даже что-то сказать, не помню. Потом Нора поднялась на второй этаж и легла к себе в спальню, а мне звонит Инна (там были телефоны на кухне и на втором этаже в спальне Дау) и говорит: «Ань, пойди в комнату Норы и успокой её». Не помню, что из этого вышло, но никакой жизни точно не случилось, всё было каким-то деревянным, кукольным, бутафорским, и я себе казалась манекеном. Естественно, задания «порадовать Дау» и «успокоить Нору» я не выполнила, потому что была не выспавшаяся, смущенная происходящим (что Катя плакала по-настоящему и не могла успокоиться), с застывшим внутри от всяких слухов сердцем. Если бы я по-настоящему хотела порадовать Дау, я бы сняла это свое платье, в котором я была похожа скорее на мешок с картошкой, нежели на женщину, одела бы воздушную сорочку, которую он мне ещё прежде вручил, и поговорила бы с ним. Но и он был уставшим и раздражённым всем происходящим. Через какое-то время мы с Теодором встретились на студии и поговорили немного. Мне тяжело было с ним общаться, я постоянно вынуждена его переспрашивать, что он сказал, потому что говорил он с сильным акцентом. К этому нужно привыкнуть. Он спросил меня, была ли я на его концертах хоть раз, и получил отрицательный ответ. Больше ничего не помню из той ночи-дня.
Хорошо, что я это написала, наконец-то, описала всё это. Может теперь я отпущу это и перестану возвращаться к этим ощущениям себя мешка с картошкой, с угасшей женственностью.